Ночной поезд в Инсбрук - Страница 47

9

Плавный ход машины по шоссе разбудил Ричарда на следующее утро. Наконец-то они выехали на мощеную дорогу. Помимо них на шоссе были еще машины. Он облегченно вздохнул. Скоро в его кармане захрустят спасительные бумажки. Без них он чувствовал себя голым: ведь наличные — он знал это по опыту — ломают языковой барьер быстрее любого языкового курса. Сгорая от нетерпения, он не смотрел по сторонам, только опускал взгляд на часы каждые пять минут.

К тому времени, как они въехали в предместье, и Северный Хартум начала оплетать своими щупальцами, Ричард был в полуобморочном состоянии, весь в поту. Но мрачное зрелище бесчисленных лачуг, жмущихся друг к другу на окраине города, вернуло его к жизни. За те несколько дней, что он покинул столицу Египта, Хартум стал для него идолом, и теперь этот город раскинул руки, чтобы обнять его, как нежная мать. Пресловутый оазис в пустыне. Но тут Мадгид свернул с главной дороги и направился в сторону Омдурмана. Ричард не представлял себе, где они находятся; но тут Мадгид, петляя, проехал несколько пыльных улиц, остановил пикап у кучи камней и дал Ричарду понять, что тот прибыл.

Часы показывали четверть двенадцатого. Ричард не имел понятия, где они находились, но знал, что под полуденным солнцем прогулка в центр Хартума не покажется короткой. Мадгид неопределенно помахал руками в воздухе, пребывая в полной уверенности, что Ричард теперь знает, куда идти. На радостях Ричарду показалось, что главную дорогу найти будет нетруд но, поэтому он спрыгнул с жуткого пикапа и искренне поблагодарил Мадгида за то, что тот спас ему жизнь.

Мадгид поехал, подняв облако пыли, и со счастливым видом помахал рукой на прощание. Ричард попытался сориентироваться. Он находился в нескольких милях от тех районов Хартума, где они были с Фрэнсис. Но север Хартума был ему незнаком. Северный Хартум сам был как отдельный город. Но ведь ему всего лишь надо найти основную артерию, ведущую в центр города, идти вдоль главной дороги, перейти мост — и он свободен… Только вот беда: он находился в состоянии полного отупения, только что выбравшись из душного пикапа. На улице также было невозможно дышать. Ничего не оставалось делать, как отправиться в путь. По крайней мере, он уже в Хартуме. Вроде как в Хартуме. Между ним и благословенным посольством не простиралась больше пустыня, и, уверенный, что скоро что-нибудь подскажет ему, в каком направлении двигаться дальше, он пошел вперед. Но чувствовал он себя неважно. Голова страдала больше всего от солнца, стоящего в зените, в глазах рябило, а порезанное колено ныло. Голод уже давно не мучил его, осталась только нестерпимая жажда, но он заставлял себя идти дальше, грезя о большом стакане холодной воды, до которого он доберется в течение часа, потому что у него не было никаких сомнений в том, что он достаточно легко отыщет посольство.

Но через три часа он уже так не думал.

Продвигаться вперед было очень трудно. Запутавшись с самого начала, он двигался как в тумане, и ему казалось, что он идет не в том направлении, куда бы он ни поворачивал. Спокойные пыльные улочки под палящим солнцем и сетка перекрестков, лежащих один за другим, своим расположением никак не помогали, а скорее мешали, потому что Ричард шел, не останавливаясь, и никуда не приходил. Никаких знаков, лишь несколько названий улиц, лишь ряд за рядом однообразные одинаковые улицы. Солнце палило прямо на макушку. О своем местонахождении Ричард знал только одно — он находился в северном округе Хартума. Ему вообще казалось, что он ходит по периметру квадрата.

Когда он забрел в совсем уж загущенный район, то пытался закрыть глаза на то, что тащится по немощеным улицам. Как будто он был на экскурсии, во время которой надо пройти через все ужасы бытия, которые обычно не выходили за рамки телевизионного ящика. Хотя он понимал, что должен это видеть, что он в долгу перед этими людьми, которые смирились со своими нелегкими условиями жизни, но его возмущало то, что оказался здесь как раз тогда, когда сам он измотан, мучается жаждой и так изможден, как никогда прежде. У него и так хватает проблем, не хватает еще угрызений совести, не хватает только взять на себя вину Западного мира. И все же — то, что он видел, не шло ни в какое сравнение с его представлением о тяготах жизни. Казалось, что все кругом высмеивает его, и у него внутри все дрожало от необычного смешения чувства стыда, отвращения и облегчения. Он хотел оставаться в неведении. Не сейчас. Рекламную паузу, пожалуйста, и бассейн.

Откуда не возьмись дюжина ребятишек свалилась ему на голову, будто армия суетящихся муравьев. Они дергали его за руки, за рубашку, за брюки. Они попрошайничали и шутили, смеялись над ним. У него голова шла кругом. Как ни парадоксально, но они радовались тому, что лишили его единственного утешения — жалости к самому себе. Резкий звук детского смеха пронизывал раскалывающуюся на кусочки голову. Они хотели хоть что-нибудь выпросить у него, что угодно, и даже когда ничего не получили, продолжали носиться вокруг него, не переставая визжать и не обращая внимания на окружающую убогость. Жестокое солнце, сжигавшее его дотла, казалось, совсем их не донимает, так же как и мухи, и царящий здесь запах. Если бы Ричард мог использовать малую долю их энергии и подключить к ней подошвы своих сандалий, то через секунду его бы и след простыл.

Сначала он хотел попросить детей помочь ему выбраться отсюда, но не только незнание языка не позволило ему это сделать. В глубине души он не хотел сближаться, наводить мосты, тем самым признавая, что их миры соприкоснулись. Он пообещал себе поразмыслить на эту тему позже. Он примет во внимание то, что они существуют, но позже. Ричард готов пожертвовать долей комфорта в своей жизни, но не сейчас. «Дайте мне сначала выбраться отсюда», — подумал он.