Фрэнсис на время покинула купе, а Ричард несколько раз глубоко вздохнул и вышел в коридор. Но если я встану, он обернется, а у меня не хватит храбрости посмотреть ему в глаза. Он сразу все поймет. Ничто не должно было обнаружить меня и дать ему понять, что я слышала все, начиная с Флоренции. А совершенно очевидно, что появиться в ярком свете коридорного освещения все равно что предстать перед судом присяжных. На моем лице будет написано: виновна. Обвиняется в том, что подслушивала, шпионила, подсматривала, — просто хуже не бывает. Любопытство пока одерживало победу над желанием освободить организм от излишков жидкости. Но теперь стыд возобладал надо всеми остальными чувствами и держал под контролем мое измученное тело, сковав волю и не позволяя выйти из постели. Итак, он стоял, заглядывая за спину своему отражению, а я все лежала. И тут, дернувшись от злости или раздражения, он отошел от нашей двери. Я видела, как его ноги плелись, сами не зная куда. Интересно, куда его понесло? Неважно, пусть он будет хоть в поезде, направляющемся в Вади-Хальфу или на улицах Каира, пусть даже занимается любовью в фелуке в Асуане. Какая разница. Меня уже не удерживали ни стыд, ни любопытство, я была не властна над собой. Прежде чем что-либо понять, я оказалась в коридоре и направлялась к уборной, с трудом переставляя ноги. Когда я приду обратно, вполне возможно, мне придется смотреть в глаза им обоим, признать в них своих попутчиков и быть узнанной, но даже если я больше не смогу быть невольным свидетелем этой долгожданной встречи, так хоть по крайней мере я смогу спокойно размышлять о жизненных перипетиях, не корчась в нестерпимых муках.
Так получилось, что, выскочив из туалета, я успела незамеченной пройти в купе. Ричард стоял в дальнем конце вагона спиной ко мне и серьезным тоном с кем-то говорил, — с кем же, как не с Фрэнсис, которая находилась вне поля зрения. Я скользнула под одеяло. Теперь я слышала только скрип поезда в ночи, что покачивался, присвистывал и потрескивал подо мной. Нависла опасность. Я легко могла провалиться в глубокий сон, так как слушать было некого, а огни пробегали в окошке один за другим, и оттого дорожная тряска казалась еще монотонней и еще больше клонило в сон. Я пропускала самое интересное, но кроме как подойти к этой парочке и представиться, сделать ничего не могла. Если в конце коридора будет сказано что-то, позволяющее разгадать тайну, я этого никогда не узнаю. Любая улика, которую предъявит один из них, все равно останется мне неизвестной, и мне остается только думать над тем, что скрывается за двумя противоречащими друг другу историями или одной сплошной ложью.
Интересно, сколько времени и где мы сейчас. Я попыталась втиснуть эту ночь в какие-нибудь пространственно-временные рамки, но ничего не выходило. Ночной поезд в Инсбрук загипнотизировал меня раньше, чем я это поняла. Веки тяжело упали, и меня укачало, пока я пребывала в растрепанных чувствах. Зачем попусту тратить ночное время? Мне не оставалось ничего другого, как позволить глазам закрыться и оказаться где-то далеко за пределами поезда.
— Дейдре заставила найти работу. Она считала, что это поможет мне решить все проблемы.
Я проснулась и вышла из глубокого мимолетного забытья. Парочка вернулась, нежно воркуя. Невозможно было точно определить, как долго они отсутствовали. За окном еще не было и намека на рассвет.
Они забрались наверх. Он поддержал ее, обращаясь с ней так легко и свободно, будто они никогда не расставались. Они устроились, совершенно довольные собой, даже не пытаясь переходить на шепот. Я для них была далекой реальностью, существующей где-то внизу, у пола, — как кто-то, запертый в шкафу. Не знаю, каким образом ему удалось поднять ей настроение и убедить ее рассказать все, но она выложила все до конца.
Лондон ее пугал. Кругом то и дело загорался зеленый свет, и нельзя было останавливаться, чтобы везде успеть. Дейдре, старая школьная подруга, тепло ее встретила, хотя они не виделись много лет. Ей ничего не оставалось, как приютить Фрэнсис, когда та, бездомная, появилась у нее на пороге. Поначалу было занятно увидеть друг друга после долгих лет разлуки, вспомнить прошлое, посмеяться над школьными дурачествами. Но очень скоро настоящее напомнило о себе, и в считанные дни Фрэнсис впала в депрессию. У нее не было ни работы, ни личной жизни, ни денег — и совершенно никакого желания как-либо менять создавшуюся ситуацию. Она знала, что ей придется встретиться с Ричардом и поставить его на место, прежде чем они расстанутся, и она сможет подумать о том, как ей жить дальше. Но ей было страшно, и она постоянно откладывала разговор на потом.
Дейдре подтолкнула ее к действию, убедив Фрэнсис в том, что та сможет побороть апатию, которая ею полностью овладела, только заняв более активную позицию и самой разорвав отношения. Дейдре дала Фрэнсис понять, что та должна быть хозяйкой ситуации, а не сидеть бессильно опустив руки. Итак, через восемь дней после прибытия в Лондон и через четыре дня после того, как Ричард должен был вернуться на работу, она направилась к нему в офис.
Она никогда не видела его в рабочей обстановке, даже в галстуке не видела, но у нее прихватывало живот и дрожали руки от одной только мысли, что скоро придется с ним встретиться. Она собиралась сказать, что просто хотела убедиться, что с ним все в порядке, и тут же уйти, полной достоинства, которое он попытался растоптать в Судане. Ее визит будет для него неожиданным, и ему наверняка не понравится, что она заявится к нему на работу, но она не могла не сказать ему, что вернулась в Англию, как обещала.