Со стороны локомотива к ним шел Джоел.
— Контрабас бы сюда! Представьте, если здесь сыграть…
Род помог Фрэнсис встать на ноги. Коленки у нее подкашивались, но она сохранила равновесие, и, когда Джоел подошел к ним, они встали в круг, обхватив друг друга руками. Их волосы развевались на ветру, а одежда вздымалась. Зверь, на котором они стояли, был дружелюбным. У него не было намерения скинуть их со своей спины. И даже когда он спотыкался, они твердо удерживались на ногах.
— Поверить не могу! — кричала Фрэнсис.
Они улыбались. И ее милые австралийцы, и она сама — все улыбались, хохотали, скользя по крыше вагона, уже на следующий день после того, как Ричард бросил ее. Уму непостижимо. Они развернулись, взяв друг друга под руки, чтобы твердо держаться на ногах, и долго смотрели на пустыню. Фрэнсис могла стоять так до скончания века. Наконец-то она достигла вершинной точки того образа жизни, к которому так давно стремилась. Она дошла до предела. Это ни с чем не сравнимое соединение боли и удовольствия, чувства и разума придало смысл ее жизни — и теперь навсегда останется с ней. Что бы ни случилось, что бы ни осталось позади, она будет знать, что в ее жизни было такое. Такое чудо. И она не забудет его ни при каких обстоятельствах. Она не позволит Ричарду испортить его, отравить ее звездный час, что бы и почему бы он ни сделал.
Поезд пришел в Вади-Хальфу после восьми. Фрэнсис сошла первой, она припустила по грязи, чтобы найти место, откуда можно было бы как следует рассмотреть всех сошедших с поезда. Но это было невозможно. Ее затопило человеческое море — тысячи путешественников, прибывших вместе с ней. Из-за женщин в развевающейся на ветру раскрашенной одежде из бумажной ткани, прятавшихся под яркими покрывалами, платформа выглядела как торговая площадь в базарный день. Ричард мог промелькнуть в этой толпе — а она бы даже не заметила.
Она уныло плелась за австралийцами в близлежащий отель, где их не сразу разместили. Сюда одновременно подтягивались люди с поезда и с парома, пришедшего из Египта, и в отеле яблоку было негде упасть. Он представлял собой ряд желто-синих коридоров и двориков. Администратор спросил у Фрэнсис, не будет ли она против того, чтобы остановиться в одном номере со шведской студенткой, которая зарезервировала место несколькими днями ранее. Она сказала, что не возражает, и ее провели через внутренний дворик в полутемную комнату. На одной из кроватей лежала молодая женщина.
— Извините за беспокойство, — сказала Фрэнсис, заранее зная, что, как большинство скандинавов, шведка наверняка хорошо владеет английским, — нас поселили в один номер. Надеюсь, вы ничего против не имеете?
— Располагайтесь. Рада познакомиться.
Девушка говорила с Фрэнсис так, будто они давние друзья и она даже ждала ее появления. Женщины часто находят общий язык, особенно в пути.
— Значит, поезд уже пришел?
Фрэнсис бросила сумку рядом со второй кроватью.
— Ага, а что с паромом слышно?
— Пришел, завтра отплытие.
— Черт.
Опоздай паром, австралийцы бы еще побыли в городе.
Девушка перевернулась на другой бок. Медлительность ее движений наводила на мысль, что это нечто худшее, чем обычная слабость в жаркий день.
— Tы ждешь поезда в Хартум? — спросила Фрэнсис, подумав, что ее соседка по комнате недостаточно здорова, чтобы отправляться в глубь Африки.
— Нет, я еду в другую сторону, на север, в Каир. С братом и его другом. А ты? Ты едешь на пароме?
— Нет.
— Почему?
Фрэнсис рухнула на шаткую железную кровать.
— Мой друг отстал от поезда. На пути из Хартума. Я подожду его здесь.
— Очень хорошо.
Фрэнсис повернулась и удивленно посмотрела на нее.
— Значит, ты составишь мне компанию, — сказала шведка.
— Это еще почему? Ты разве не собираешься в Египет?
— Пока нет.
Теперь была очередь Фрэнсис задавать вопрос:
— Почему?
— Я больна. Дизентерия. Не ехать же в таком состоянии на пароме…
— Н-да… Уборные там, говорят, довольно мерзкие, но вряд ли из-за этого стоит пропускать паром, правда?
— Придет другой паром.
— Не завтра. Может, только через неделю.
Фрэнсис села на кровати. Девушка выглядела ужасно. Она лежала на кровати в одной тоненькой футболке. Короткие светлые волосы вспотели и прилипли к голове.
— Когда все это началось?
— Уже вечность. Я не ем, и все равно это не прекращается. Уже несколько недель. Мне кажется, я умру в Вади-Хальфе.
Фрэнсис подошла поближе и села у нее в ногах. Выдавив улыбку, она представилась:
— Кстати, меня зовут Фрэнсис.
— Лина.
Они пожали друг другу руки. Рукопожатие Лины было слабым, но она задержала свою руку дольше обычного. Фрэнсис сжала ее пальцы.
— Лина, тебе нельзя здесь оставаться. Понимаешь, это не четырехзвездочный отель, а паром доставит тебя куда надо. Прими имодиум, а когда прибудешь в Асван, пойдешь к доктору. В таких, как здесь, условиях дизентерия разыграется только хуже.
Лина посмотрела в окно, силясь не расплакаться.
Интересно, как долго она пролежала здесь в таком состоянии.
— Tы знаешь, что такое имодиум? Это таблетка от поноса. Творит чудеса.
— У меня нет таблеток.
— У меня есть.
Лина покачала головой.
— Прими таблетку и…
— Нет.
— Почему же нет? Тебе спокойно хватит их до Египта.
— Не могу.
— Все ты можешь. Если хочешь поправиться, тебе придется сесть на паром.
— Нет. Я даже до туалета едва успеваю добежать. На пароме все будет гораздо хуже. Двое суток. Это невозможно.