Они рассмеялись.
— Не знаю, как все произошло, — сказала она, — но я изменилась. Как я сейчас понимаю, я дошла до того, что все путешествие сливалось в моем представлении в однородную массу. Когда мы плыли по Нилу и я почувствовала, что Египет перестал производить на меня впечатление, я убедила себя, что это ты во всем виноват. Но, по правде сказать, что-то изменилось во мне. Бесконечное передвижение с места на место — это была для меня возможность уйти от реального мира. Но уже в Асуане я поняла, что больше так не могу, а Каир укрепил мою уверенность в этом. И в конце концов зуд прекратился в Дублине, где я поняла, что не хочу больше никуда бежать. Тяжело было потерять тебя как раз тогда, когда желание одновременно находиться везде погасло, но зато я обрадовалась, что избавилась от этой зависимости и обрела наконец любимый дом.
— А как насчет любимого человека? Ты все еще думаешь только о том, где тебе жить, в каком месте. А найти спутника жизни разве не важнее?
— Если сегодня я что-нибудь поняла, так это то, что мы с тобой не подходим друг другу.
— Не делай скоропалительных выводов. Мы получили хороший урок. Мы могли бы сделать все иначе, если бы у нас было достаточно времени на то, чтобы разобраться в наших отношениях. А мы встречались только на каникулах.
— Все бы закончилось тем, что мы бы просто поубивали друг друга.
— Это же не я отказался от тебя, — сказал Ричард, — поэтому мне легко думать иначе.
— О господи, опять ты об этом! Если бы только я могла тебе доказать, что я делала тогда в Каире!
Он встал.
— Давай, почему бы тебе и вправду не рассказать мне все. Хотел бы я знать: милашка Саба — это то пугало в старомодном костюме, которое я встретил в посольстве, приехав за визой?
— А посол не считается? Ты встречался с ним? Его фамилия — Дойл.
— Ну, видел я Дойла.
— Вот видишь! Я же не могла его выдумать.
— Ты могла прийти в посольство за чем угодно.
— Я пошла туда, потому что хотела вернуть тебя.
— Точно. Отлично. Тогда давай договоримся, что по какой-то неизвестной нам причине мы не смогли найти друг друга.
— Не надо «ля-ля». Пришел дядя и все испортил.
— Почему ты не можешь допустить, что все было не в нашей власти? — спросил Ричард.
«О, нет, — подумала я. — Только не надо начинать все сначала».
Но я уловила, что Фрэнсис улыбнулась ему в ответ.
— Потому что ты так просто от меня не отделаешься!
Он рассмеялся, и тучи рассеялись.
— Просто мистика какая-то, — сказала Фрэнсис. — И то, что мы встретились так — не где-нибудь, а в поезде!
— Ничего сверхъестественного. Точно так же мы могли бы встретиться в одном из лондонских ресторанов или на улицах Бомбея. Надо только оказаться в нужное время в нужном месте.
— Да, но оказаться в одном купе!
— Но ведь если бы мы сели в разные вагоны, то проехали бы всю дорогу до Инсбрука на одном поезде, сами того не зная. Вот это было бы уж точно мистика!
Фрэнсис схватила прядь волос и машинально стала теребить локон.
Ричард сел рядом с ней, прямо напротив меня, наклонив вперед голову, как и она, потому что сверху над ними нависала полка. Он находился в двух шагах от меня. Я закрыла глаза и громко сглотнула, чтобы они услышали.
— Будто едешь в одном купе с трупом, — прошептал он.
Почему он вдруг перешел на шепот именно в этот момент, оставалось только догадываться, но я застыла и покрылась холодным потом.
Фрэнсис еще больше меня напутала, когда сказала:
— Со мной это было однажды.
— Что?
— Я спала в одном купе с трупом. Какая-то женщина умерла ночью в поезде, когда я путешествовала по Франции. Утром мы все встали, а она лежала и не двигалась. Tиxo так лежала, никого не трогала, вот мы и не обращали на нее внимания. Но когда уже и шторы на окнах подняли, и пригласили всех сойти с поезда, а она так и не сдвинулась с места, кто-то попытался ее разбудить. Ее вынесли в Марселе.
Я уж, было, хотела пошевелиться, успокоив всех — мол, это не тот случай, но моя персона не так сильно занимала эту парочку.
Ричард взял ее руку и, играя с ее пальцами, сказал:
— Как поживает твоя мама? Все такая же — не от мира сего?
— Даже хуже. Постарела.
— Она удивилась, когда ты вернулась?
— Что-то я не заметила. Ее больше волновало, как мы уживемся в ее новой маленькой конюшне. Но я съехала, как только нашла работу.
— И чем же ты занималась?
— Как обычно — преподавала английский. А потом завела свой бизнес.
— Ты шутишь?
— Нет. Почему ты так решил?
— Я просто не могу представить тебя в роли крутой бизнесвумен. Тебе не идут деловые костюмы.
— Что правда, то правда. Я ношу джинсы. Если хочешь, я покажу тебе рекламную брошюру.
— Не надо, — устало сказал он. — Довольно улик и доказательств. Просто расскажи.
— Я работаю для все той же языковой школы — агентом своего рода. Используя свои связи за границей, я, как пылесос, собираю по разным углам иностранцев, которые хотят изучать английский язык, и записываю их в ирландские школы. У меня уже большая клиентская база. А за работу я получаю комиссионные от школ, определенный процент от их платы за занятия.
— Значит, твои блуждания по свету окупились сполна?
— Еще бы. Только что я собрала хороший урожай: еще десять флорентийцев на зимний семестр, и надеюсь сделать то же самое в Австрии. Доход небольшой, но…
— …ты можешь колесить по свету. Так вот откуда все эти визы в паспорте.
— Точно, но я собиралась тебе сказать, что очень хочу основать свою школу. Знаешь, это бизнес хороший, а Ирландия привлекает испанцев и итальянцев, которым нравится, что их дети учатся в католической стране, где поддерживают семейные ценности. Даже арабы любят Ирландию, потому что там очень сильны религиозные традиции.